Воспоминания москвичей: баба Катя и жизнь Большой Грузинской

Анна Коренченко рассказывает о бабе Кате, бабушке мужа, жившей на Большой Грузинской, родившейся в 1900 году и говорившей вместо «слава Богу» исключительно «слава революции!». В этой части - о том, как баба Катя постарела и съехалась с внуком и его женой - автором рассказа.

Баба Катя жила на Большой Грузинской совсем одна. Сын умер, с невесткой отношения не задались. Только с внуком, Сергеем, приезжавшим время от времени, отношения поддерживала. Глохла, слепла, начала чудить. Она заколотила окна фанерой, чтобы «акробатики» не залезли. Так в послереволюционные и прочие бандитские времена называли грабителей на ходулях, лазавших в форточки вторых этажей. Признавала она только внука, остальные были «из банды».

В 1982 году мы поженились, и стали жить со свекровью в коммунальной квартире в Бескудникове. А тут коммуналку бабы Кати, которой к тому моменту было уже за 80, стали расселять. Встал вопрос — либо дом престарелых, либо - отдельная квартира при слиянии её площади с нашей. О доме престарелых Сергей и подумать не мог — бабушка. Так что занялись вторым вариантом.

В Краснопресненском РК КПСС мы были не больше пары минут. Нас принял молодой человек, четко спросил, что надо, ответил — ждите. Когда мы уходили, в коридорчике около курилки, нам намекнули на вознаграждение, чтобы получить двушку в том же Краснопресненском районе. Денег у нас таких не было плюс мы надеялись на удачу. Ну и вообще уж очень хотелось выбраться из своей коммуналки в Бескудникове. Помню, стираю, звонок в дверь - курьер с письмом, а в письме смотровой ордер - отдельная двушка! Мы обалдели от радости.

Квартиру эту в Орехово-Борисово, на улице Мусы Джалиля, 4, мы даже не стали смотреть - дом был точно такой, в каком я жила с родителями в Ясенево, так что планировку я знала.

Так я впервые попала на Большую Грузинскую, к бабе Кате, с которой нам предстояло съехаться. Обстановку можно было охарактеризовать так – партийный минимум. Первая комната была пустая, во второй — кровать с железной сеткой, стол, шифоньер, который она называла зеркальным шкафом, три слоника на ветхой тумбочке. Две нетронутые книги — «Витязь в тигровой шкуре» и 1-й том недовыпущенной из-за репрессий 1937 года «Истории гражданской войны», где вырваны или замараны фотографии «врагов народа». Книги эти до сих пор у меня.

Везли бабу Катю на новое место жительства на такси. Она ничего не узнавала – какие-то высокие дома, новые районы. С Большой Грузинской мы ничего не забрали, боялись клопов и тараканов. Купили все новое. Баба Катя вслепую щупала стены и спрашивала: где мой зеркальный шкаф? Где мои батареи? Те самые, на полстены. По шкафу страдала больше всего. У неё там висело пару платьев, шуба из серого искусственного каракуля и кожаная шляпа в виде панамы времен НЭПа.

Бабе Кате полагался личный телефон. И нам сразу же провели, как тогда говорили, по воздушке, телефон, спаренный. Затем ей полагались крутые заказы раз в месяц, помню шикарную тушенку, сгущенка, концентрированное молоко, фруктовые консервы из половинок персика или абрикоса, соки в стеклянных бутылках импортные, ветчину в жестяных огромных банках.

В Орехово-Борисово были крошечные батареи, и мы первую зиму намерзлись. Я иной раз в ванной одевалась при включенной горячей воде. Не забуду бедную Катю в морозы в морозы прилипавшую к горячей трубочке, что шла из потолка к батарейке.

Она любила сушки, сухарики и свиные отбивные. Ела и говорила: «Какой лангет!». После сытного ужина резюмировала: «Всё, теперь цыган не приснится». Ложилась, обязательно радио прижато к уху и включено на всю громкость, так она слышала.

На здоровье она поначалу не жаловалась. Но через пару лет начала путаться в занавесках, ходила, держась за стены, могла упасть. Вызвали ей доктора из поликлиники старых большевиков, куда она была прикреплена, по его настоянию, положили в больницу. Там она и ушла в мир иной. Оказалось, что у неё была доброкачественная опухоль, которая разрастаясь, давила на мозг – отсюда причуды, слух, зрение. А опухоль у неё появилась, когда она на повороте выпала из машины, неплотно закрыв дверцу, и ударилась головой об мостовую. Машину прислали за ней ночью, вызвав на работу в машбюро в далекие сталинские времена.

И еще. Баба Катя никогда не говорила «Слава Богу», только: «Слава революции!».